КОМИ-ПЕРМЯЦКАЯ НАЦИОНАЛЬНАЯ БИБЛИОТЕКА им. М.П. Лихачёва

Öньö Лав, Пермь

Лексические зырянизмы лихачевской эпохи и развитие коми-пермяцкого языка

Данная статья посвящена одному из частных аспектов пермяцкого языкового строительства в конце 1920-х – начале 1930-х годов, а именно — попытке вытеснения заимствованной лексики исконными коми словами. Рассмотрение ведется в аспекте возможного использования опыта «первого пермяцкого возрождения» на современном этапе.

Сегодня, в условиях глобализации человеческого мышления весьма остро стоит вопрос о сохранении  национальных культур, и в первую очередь — языков коренных этносов, как концентрированного выражения культурного наследия, квинтэссенции богатого исторического опыта этих народов.

К сожалению, в Коми округе в течение нескольких десятилетий этнический опыт коренного народа стремились предать забвению, да и в наши дни попытки указать на него, мягко говоря, не приветствуются. Более того, имеют место прямые искажения фактов и весьма сомнительные трактовки ряда процессов и явлений в области национального (в частности — языкового) строительства у пермских коми.

В этой связи мы должны, прежде всего, специально подчеркнуть то, что наши «отцы-основатели» — М. П. Лихачов, Питю Öньö, Гаврив Пёдор и др. — принимали за аксиому единство коми народа, а потому полагали совершенно естественным использование в литературном языке исконной лексики, в том числе той, которая в силу ряда причин вышла из устной речи иньвенских коми, но сохранилась в других коми диалектах, в том числе и у зырян. 

Правомерность коренизации лексики, равно как и тезис о единстве коми нации  подвергались тогда, и подвергаются сегодня резким нападкам со стороны ряда влиятельных лиц пермяцкого происхождения. Предлагаемая данными лицами альтернатива, однако, сводится в конечном итоге лишь к максимальному восприятию элементов государственного языка. Причем альтернатива эта последовательно реализуется уже почти семь десятилетий, и ее разрушительное воздействие на этническое самосознание пермских коми особого доказательства не требует.

Некоторые коми-пермяцкие филологи в своем антизырянском запале сегодня дошли до полного отрицания самоназвания нашего народа. Они утверждают, что  никаких коми в Пермском крае вообще никогда не было, что приставка коми- была искусственно навязана народу в середине 1920 годов,  что исконным именем местного населения было исключительно пермяки. При этом ничтоже сумняшеся ссылаются на русскоязычные издания царского времени и пытаются противопоставить опыт Н. А. Рогова и авторов дореволюционной литературы («чисто» пермяцкий язык) практике языкового строительства в первые советские годы («зырянизированный» коми-пермяцкий язык). 

Наши оппоненты почему-то забывают, что именно в словаре Н. А. Рогова (1869 г.) представлено пермяцкое слово «комi», которое переводится составителем словаря на русский язык как «пермякъ, зырянинъ». В первой кириллической печатной книге на нашем языке («Вежа бур-ювöр Матвейсянь», 1882 г.) на титульном листе стоит приписка «комiöн». И хотя первый наш букварь (1894 г.) действительно называется «Выддемъ пермякъ-понда», уже второе его издание (1904 г.) имеет вполне адекватное название — «Выддемъ коми отиръ челядь понда». То, что пермяки на родном языке называли себя исключительно коми, засвидетельствовано всеми авторами дореволюционной эпохи, интересовавшимися этим вопросом.

Что касается взаимодействия пермяцкой языковой традиции с зырянской, то достаточно напомнить хотя бы тот факт, что уже первая печатная грамматика (1861) и словарь пермяцкого языка (1869) были составлены тем же Н. А. Роговым по образу и подобию зырянской грамматики и словаря П. А. Савваитова с использованием одного из вариантов коми фонологического письма.

Поэтому нет ничего странного (и тем более нет никакого криминала!) в том, что деятели нашего национального возрождения в кон. 1920 – нач. 1930 годов стремились развивать родной язык в русле общекоми традиции. При чем исконные черты местных наречий в создаваемой литературной норме  бережно сохранялись. Что касается лексики, то вытеснению из книжного языка должны были подлежать те чужеродные заимствования, для которых можно было подобрать национальные коми эквиваленты.

Обратившись к рассмотрению конкретного материала, мы с удивлением обнаружим, что реальных зырянизмов в пермяцком языке даже в указанный период было совсем немного. Подавляющее же большинство из тех слов, которые своей новизной вызывали неприятие (и третировались как «зырянский хлам»), на деле либо бытовали в отдельных пермяцких диалектах, либо были созданы пермяцкими авторами на пермяцком же материале.  

Так,  в пермяцких говорах нашего языка имели и имеют место следующие т. н. «зырянизмы»: пом ‘конец’, сьöм ‘деньги’, муса ‘милая’, саридз ‘море’ (в составе фразеологизмов), сынöд ‘воздух’ (диалектное значение как у пермяков, так и у зырян — ‘марево’), пас ‘знак’,  шать (у зырян — шайт) ‘рубль’, дзоридз ‘цветок’, мог ‘цель, задача’, чут ‘точка’,  шуд ‘счастье’, истöг ‘спички’ и мн. др.

Собственно зырянская лексика общекультурного характера, использовавшаяся у пермских коми в конце 1920 – нач. 1930 годов и оказавшаяся, как и вышеперечисленные диалектные лексемы, под запретом в последующие десятилетия, ограничена следующим набором слов: енöж ‘небо’, озыр ‘богатый’, тшöкыта ‘часто’, зарни ‘золото’, аттьö ‘спасибо’; кодзув ‘звезда’, кар ‘город’, во ‘год’. Сюда же можно отнести особую семантику ряда лексем: тöлiсь ‘месяц (отрезок времени)’, ур ‘копейка’; юравны ‘возглавлять’, а также несколько неологизмов-композит: удждон ‘зарплата’, шыпас ‘буква’, дöрапас ‘знамя’, листбок ‘страница’.

Попытаемся проследить судьбу некоторых из этих слов и перспективы их восстановления в пермяцком коми языке.

ЕНÖЖ ‘небо’. Слово сохранилось в тексте первого издания повести М. П. Лихачова «Виль туйöт» (1929 г.), однако было изгнано из коми-пермяцкого литературного языка сразу же после своего там появления и заменено на нёбо (а затем небо). Причиной стал первый компонент этого сложного слова (ен ‘бог’ + öж < эж ‘поверхность’). Атеистической цензуре появление данной лексемы (как и ее старого пермяцкого соответствия — енвевт) должно было показаться замаскированной вылазкой классового врага. Интересно, что и в зырянском литературном языке слово енэж в эпоху советской русификации часто заменялось заимствованием небеса по тем же идеологическим соображениям. В 1990 годы енöж вновь появляется в пермяцких литературных текстах, вызывая теперь недовольство радетелей чисто-пермяцкого языка только своим зырянским обликом.

ОЗЫР ‘богатый’ — древнее слово, связывающее нашу культуру с индоиранскими и семитскими корнями. Ср. санскритское асурас ‘господин’, авестийское имя божества Ахура-Мазда,  аккадский бог Ашшур и др. Представлено также в близкородственном коми языку удмуртском в форме узыр. В кон. 1920 – нач. 1930 годов лексему озыр пытались внедрить через агитстихи, но, как кажется, население ее совсем не восприняло. По крайней мере, ни в последующей литературе, ни в базовых диалектах его следов не зафиксировано. Возрождение этого важного слова в настоящее время потребует значительных усилий со стороны патриотически настроенной интеллигенции.

ТШÖКЫТА ‘часто’. Слово употреблялось только в лихачовскую эпоху. В частности оно представлено в текстах самого М. П. Лихачова. При посмертном переиздании произведений автора повсюду заменено словом часто. В последующем наряду с лексемой часто в пермяцкой художественной литературе изредка стала встречаться диалектная форма тшöка ‘густо, часто’ (во временном значении в текстах М. Вавилина, например). Представляется, что можно допустить параллельное употребление тшöка и тшöкыта в целях формального обогащения языка.

АТТЬÖ ‘спасибо’. До революции это слово было неизвестно не только пермякам, но и, как отмечает проф. В. И. Лыткин, большинству зырян. В окраинных зырянских диалектах бытовали глаголы атьны ‘благодарить’, аттьыны ‘кланяться’. Лексема аттьö образована в 1920-е годы искусственно из глагольной формы. Интересно, что в наши дни глагол  аттьыны ‘молится’ зафиксирован и в пермяцких говорах. Аттьö со значением ‘спасибо’ продержалось в литературном пермяцком до эпохи Большого террора. В настоящее время у нас происходит его постепенная реабилитация (в зырянском аттьö окончательно реабилитировали в 90-е годы XX века).

КОДЗУВ (вариант — КÖДЗУВ) ‘звезда’ всё время своего бытования в кон. 1920 – нач. 1930 годов сосуществовало в пермяцких текстах со своим русским эквивалентом звезда. В словаре Н. А. Рогова приводится в форме кöдзыв / кöдзыл, омонимичной слову со значением ‘муравей’. Совпадение этих двух значений имело место и в северно-пермяцких говорах (кодзыл). Омонимия в свое время, очевидно, способствовала вытеснению небесного кöдзыв’а из языка пермских коми. Заимствованную же у зырян форму кодзув многие пермяки считают неблагозвучной, хотя причину этого не объясняют. Впрочем, с 90-х годов кодзув (кöдзув) стало спорадически употребляться в пермяцкой поэзии и другого рода публикациях, что, возможно, будет способствовать снятию с него штампа неблагозвучности.

КАР ‘город’. Старинное общекоми слово. В качестве второго компонента, сохраняется в ряде ойконимов (Кудымкар, Майкар, Дöйкар и др.) В зырянских диалектах повсеместно означает ‘город’, в большинстве пермяцких самостоятельно не употребляется (несмотря на наличие кар ‘город’ у Н. А. Рогова), а в отдельных пермяцких говорах представлено со значением ‘городище’ или ‘кладбище’. Поскольку для понятия ‘кладбище’ у пермяков есть несколько синонимичных наименований, то нет никаких оснований не культивировать слово кар в его главном значении — ‘город’, как то имело место в эпоху пермяцкого возрождения, тем более, что это значение известно сегодня каждому пермяку, владеющему родным языком. 

ВО ‘год’.  В пермяцких диалектах на ранних этапах должно было закономерно  получить форму во (она сохранилась у верхнесысольских пермяков). В связи с тем, что для знаменательного слова однофонемный состав оказался практически неудобным, произошло вытеснение слова во русским заимствованием год (сев. гöд). В то же время, лексема во сохранялась в пассивном словарном запасе пермяков (она представлена у Н. А. Рогова). Этому могло способствовать наличие слова таво ‘в этом году’, где в межвокальной позиции  начальный в не выпадает.   В кон. 1920 – нач. 1930 годов лексема  во в пермяцкой учебной литературе имела широкое  употребление (встречалась много чаще, чем год). С середины 1930 годов, однако, было решено полностью восстановить использование слова год. Рациональным объяснением могло послужить наличие омонимичного междометия  (во!), а также словоформ  типа воö ‘в году’, имеющих омонимичную глагольную форму. Сегодня, при восстановлении  во в пермяцкой норме, следует использовать принцип постепенности, вводя прежде всего словоформы, не имеющие омонимов (воэз, воэзö, восянь, воöдз), а такие формы как воö пока не культивировать.

Разберем теперь некоторые квазизырянизмы.

ДЗОРИДЗ ‘цветок’. Первоначальное  значение в зырянских и северно-пермяцких диалектах — ‘цветок ягодных растений’. Расширение значения было проведено искусственно в зырянском литературном языке и усвоено к 1930-м годам также в пермяцком. Слово имело производные лексемы дзоридза ‘цветущий’, дзоридзасьны ‘цвести’. С началом русификации стали употребляться исключительно заимствованные лексемы цвет, цветок, цветитан, цветитны.  К настоящему времени дзоридз и его производные вновь допущены в литературную пермяцкую норму.

СЫНÖД ‘воздух’. Как в пермяцких, так и в зырянских диалектах слово первоначально означало ‘марево’. В 1920 гг. зыряне искусственно расширили значение до ‘воздух’, что было воспринято и в пермяцкую норму. Однако в связи с тем, что здесь в указанном значении могло использоваться также слово ру (раньше означавшее ‘пар’), то к середине 1930-х сынöд был вытеснен из письменного пермяцкого языка. Странно лишь то, что вместо него стали употреблять не ру, а заимствованное из русского языка слово воздух. В настоящее время в указанном значении все же преимущественно используется ру, воздух воспринимается как варваризм, а сынöд является совершенно неизвестным.

САРИДЗ ‘море’. Первоначально бытовало в пермяцких и зырянских диалектах только в составе фразеологизмов типа лэбзьыны саридз сайö ‘улететь за море (о птицах)’. Наличествует и в словаре Н. А. Рогова. Зыряне в 1920-е годы терминологизировали это слово, что было сначала принято и в пермяцкую литературную норму. Первые наши учебники географии еще употребляют лексему саридз, однако уже в середине 1930-х гг. пермяки стали использовать на письме русское заимствование морё (вскоре превращенное в море). Слово саридз (в общем значении ‘море’) в художественной пермяцкой прозе встречается чаще всего у В. Климова; его упоминают также В. Исаев, В. Канюков, Л. Гуляева, А. Истомина, В. Козлов, в узком значении саридз представлен у следующих авторов: В. Баталов,  А. Истомин, Л. Никитин.

ПОМ ‘конец’. Во  многих зырянских и пермяцких диалектах это слово сохранилось в форме пон (в сочетаниях типа пызан понö пуктi, деревня понын и т. д.). При этом возникала омонимия со словом пон ‘собака’. Воспринять эту лексему в письменный язык в обоих значениях представлялось затруднительным, поэтому для выражения семантики ‘конец’ в обе литературные нормы (сначала в зырянскую, а затем в пермяцкую) была введена диалектная модификация этой лексемы — пом, и ее производные помавны, помасьны, помтöм, помтöг и т. д. Как и все «зырянизмы» слово было официально изъято из литературной пермяцкой нормы  и заменено на конеч (затем конец), хотя следует заметить, что лексема пом оказалась весьма живучей. Она сама (как и производные от нее) единично встречается даже у писателей русифицированного стиля письма (В. Баталов, И. Минин и др.), а в  настоящее время достаточно активно используется в литературе, хотя и вызывает нападки со стороны любителей пон’ов.

Перечисленными ранее лексемами практически и ограничивается зырянское «вмешательство» в развитие общекультурной пермяцкой лексики, имевшее место на рубеже двадцатых-тридцатых годов прошлого столетия. Если мы добавим сюда также лексику специальную, то и тогда количество собственно зырянизмов не превысит трех десятков.

То, что эти три десятка исконных коми слов в чьем-то буйном воображении превратились в «троянского коня» хитроумных зырян и стали поводом для ученых разговоров о «зырянском нашествии», является, по меньшей мере, научным курьёзом.

Да, в конце 1920-х годов деятели нашего культурного возрождения реально стремились к созданию единого литературного языка коми народа. На практике это выразилось в фактическом формировании двух региональных стандартов нашего языка, что, как кажется, было оптимальным решением при условии поддержания тесного контакта между ними. Дальнейшая изоляция, однако, имела весьма тяжкие последствия (и прежде всего — для коми-пермяцкой нормы).

В завершение хотелось бы подчеркнуть, что факт наличия второго регионального стандарта коми языка является мощным резервом в деле развития языковой нормы в Коми округе. Не только сохранившаяся у зырян исконная коми лексика, но и наличие словообразовательных и фонетических вариантов лексем дает массу возможностей для использования зырянизмов в формировании функциональных стилей коми-пермяцкого литературного языка. 

Восстановление общекоми культурного пространства является предпосылкой для подъема нашего языка в Пермском крае на современный уровень — уровень, достойный цивилизованного народа.