Главная » Статьи » Лихачевские чтения IV |
«Я настрочу поэму на коми-пермяцком языке…»
Коньшин Анатолий Евдокимович, старший научный сотрудник Коми-Пермяцкого института повышения квалификации работников образования, доктор исторических наук, профессор, г. Кудымкар
Заявил Николай Кузнецов своему приятелю Степану Караваеву в 1932 году. Исходная информация. 20–30-е гг. XX века были весьма сложным периодом в истории страны. Это и ликвидация неграмотности, индустриализация, коренизация аппарата, коллективизация, раскулачивание и многие другие политические процессы. В Коми-Пермяцком округе на них накладывалась еще одна проблема: национально-культурное возрождение и поиск оптимальной формы национально-государственного устройства. Поскольку многие народы России получили автономии, то передовая пермяцкая интеллигенция, довольно консервативная и немногочисленная, тоже начала просвещать народ: «А мы чем хуже?!» Стали выступать в народе с беседами о значении пермяцкого языка, о преподавании на нем в школе, о составлении учебников, подготовке учителей-пермяков. Народ постепенно пробуждался. Однако среди передовой интеллигенции в конце 20–30-х гг. все еще были живы идеи объединения округа с Коми областью. Между Коми и Уральской областями шла «тихая политическая война» за Коми-Пермяцкий округ с перевесом сил в пользу Уралобласти [8,с.63]. Ее поддерживали центральные наркоматы (кроме Наркомнаца и Наркомвнудела) и ВЦИК, в которых до образования Пермяцкого округа десятки раз рассматривался т.н. «пермяцкий вопрос» [22, с.27]. Этот казус лег в основу реального дела о функционировании «контрреволюционной повстанческой организации в Коми-Пермяцком национальном округе». Помощник таксатора. В апреле 1930 г. в Коми-Пермяцкий округ приезжает недоученный студент Талицкого лесного техникума Никонор Кузнецов. Неожиданно из-за отчаянного характера там «несправедливо?» на последнем курсе его исключают из комсомола, а потом и из техникума. Дома остались больная мать, две сестры и брат Виктор. Нике ничего не оставалось делать, как семью определить в коммуну «Красный пахарь», передать туда весь скот и инвентарь. Сам же с одобрения матери направляется в Кудымкар на родину товарища по техникуму Ивана Исыпова (родом из д. Поносово), который в годы учебы три раза проходил практику в окружном земельном управлении. Приехав в Кудымкар со справкой о прослушанном курсе Талицкого техникума, пошел к начальнику Коми-Пермяцкого земельного управления С.М. Овчинникову. В Кудымкаре как раз формировалась лесоустроительная партия во главе с Л.И. Никольским. Людей не хватало, а тут почти готовый таксатор. Кузнецов быстро «вписался в дело», показал незаурядные способности в решении всех вопросов. Кроме основной работы на лесоустройстве он успевал вести комсомольскую работу, занимался ликвидацией неграмотности, проводил коллективизацию, участвовал в «Коми рытах» (Коми вечерах), во всех молодежных мероприятиях. Дружил со многими участниками вечеринок, но особенно был близок с комсомольским активистом Василием Сысолетиным, знавшим эспиранто и немецкий язык, зав.отделом агитации и пропаганды ОК ВЛКСМ Спиридоном Можаевым, преподавателем физики педагогического техникума Н.М. Вилесовым, писателем Степаном Караваевым [17,с.114,202], а с преподавателем лесного техникума спецпереселенцем А.А. Кружецким разговаривали исключительно на немецком языке[10]. С.И. Караваев позже вспоминал: «Мы с Николаем чаще всего встречались в дни отдыха и в праздники… в кинотеатре или на волейбольной площадке педтехникума, а летом под Красной горкой или Сылпаном. Кузнецов интересовался коми-пермяцким языком и литературой как лингвист и литературовед. Он всегда находился в курсе событий нашего края. Его нельзя было отличить от коренного коми-пермяка. Он не пропускал ни одного произведения наших писателей. Некоторые мои стихи он знал наизусть и говорил мне: – Я буду писать стихи на коми-пермяцком языке. Я напишу лучше тебя. Даже поэму настрочу» [2]. Справка: Вилесов Николай Михайлович – видный коми-пермяцкий педагог. Он одновременно окончил физико-математический и историко-филологический факультеты Казанского университета. Кроме коми-пермяцкого, русского и латинского он знал эспиранто и 7 иностранных языков[12, с.18]. Среди местной молодежи Кузнецов выгодно отличался: стройный, всегда подтянутый, в юнгштурмовке, улыбчивый и веселый. Девчата напряглись. Руководство довольно: грамотен, активен, работоспособен, безотказен. Таких специалистов в Кудымкаре не хватало, так что его использовали по полной программе. В июне 1932 г. произошло непредвиденное событие в деятельности лесоустроительной партии. Были обнаружены приписки и крупная недостача продовольственных карточек. Николай, как принципиальный и честный человек, сообщил об этом в НКВД. Начались проверки. Руководителя партии Никольского сняли с работы, отдали под суд. 17 ноября 1932 г. ему определили 8 лет лишения свободы, остальным троим – по 4 года. Кузнецов же отделался одним годом исправительных работ с вычетом 25 % с зарплаты и повторным исключением из комсомола[10].. Перед судом в начале июня Кузнецов был арестован, на его квартире в доме Игнатьевых 4 июня был проведен обыск. Очевидно, в конце следствия, под давлением обстоятельств, он дал подписку о сотрудничестве с органами ОГПУ и предупрежден «о строгой ответственности во внесудебном порядке» [18].. Тут он сообразил, куда попал. Но когда понял, видимо, смекнул: это его стихия. После ареста Л. Никольского Николая, судимого с неснятой судимостью, назначают окружным лесоведом. Ему разрешено носить с собой наган, хотя таксаторам полагалась только винтовка[13]. Вместо выполнения своих прямых обязанностей он много ездит по округу в качестве уполномоченного по коллективизации, хлебозаготовкам, ликвидации неграмотности, культпросветработе, комсомольским делам. Так, дважды он работал в Дёминском с/с по коллективизации, 10 дней пробыл в Юрле с целью организации обмена комсомольских документов, по приглашению заведующего РЛХ (райлесхоз) Н.К. Вогулкина «работал» в Юсьве под видом помощи в разработке хозяйственных планов РЛХ на 1933год. После работы Вогулкин приглашал его в деревню к своей теще, где он общался с родителями и сестрами жены[17, с.216]..Кроме того, будучи окружным лесоведом, он беспрепятственно посещает Кочёвский, Косинский и Гайнский районы. Участвует в операциях ОГПУ по ликвидации банд. 28–30 августа 1932 г. состоялось представительное зональное совещание в окрЗУ, на котором присутствовали все заведующие райлесхозами, в т.ч. и Н.К. Вогулкин. Он две ночи спал на квартире у Кузнецова. Из архивного дела Пермь ГАНИ Ф.641: Заявление Н.И. Кузнецова в Коми-Пермяцкий окротдел НКВД от 1сентября 1932 г. «…Осенью 1932 г. зав. Юсьвинским райлесхозом т. Вогулкин Николай Константинович после совещания на моей квартире в Кудымкаре на ул. Ленина 8 сообщил мне, что летом из Москвы приезжал его родственник Боталов С.Т. (тогда он жил и учился в Москве) и говорил соседям, что партия и Советская власть ведут неправильную политику в отношении крестьянства: душат налогами, раскулачивают, отбирают хлеб, скот и т. д.» [3].. Он о С.Т. Боталове пишет как об одном из организаторов националистического повстанческого движения, недовольного Советской властью. Тогда в Юсьву к нему якобы приезжал Тупицын Федор Антонович, учитель коми-пермяцкого языка педтехникума, и они долго беседовали наедине»[12].. Справка: Боталов С.Т. – участник первой мировой войны, организатор Сов. власти в Кудымкаре и Юсьве, участник Гражданской войны в крае, Сибири, Средней Азии, командир 24-го Амурского полка, комендант г. Хива в Узбекистане, дважды орденоносец Красного Знамени. С 1930 г. в Москве, в центральном аппарате РФ и СССР. Репрессирован и расстрелян в 1943 году[22,с.56].. Тупицын А.Ф. – передовой коми-пермяцкий педагог, после революции зав. Кудымкарским районо, заведовал школами в В-Юсьве. Мелюхино, Ёгве, заведовал и строил школы в Патруково, Мелехино, Девино. Стоял у истоков коми-пермяцкой письменности и литературы. В 30-е гг. зав. издательством в Кудымкаре. Репрессирован и расстрелян в 1937 году»[19].. В другом донесении он пишет о «Коми рытах», о тайных сборищах националистической организации, называемой «Таракановщиной». (Подумать только: откуда у него этот термин? Ведь он никогда не встречался с Ф.Г. Таракановым). Далее он анализирует стихи А.Н. Зубова о гусях, изгнанных с родины. Смысл якобы «…контрреволюционный, политический». В стихах Ф.Г. Тараканова, «Уд морту», например, «…проводится мысль объединения угро-финнских народностей и разжигания национальной вражды»[14]. В делах этого фонда сосредоточены протоколы допросов обвиняемых, из которых 16 февраля 1934 г. 43 человека осуждены Тройкой ПП ОГПУ по Уралу на 3, 5, 10 лет [9; 7; 6, л.337]. В обвинительном заключении следствия по делу контрреволюционной повстанческой организации в Коми-Пермяцком округе отмечается, что «…на протяжении трех лет (1932–1934) в округе ликвидирован ряд контрреволюционных повстанческих организаций, численностью до 400 человек, помимо этого по политическому бандитизму привлечено до 200 человек»[4,л.280]..«Эта контрреволюционно-шовинистическая повстанческая организация, руководимая Таракановым Ф.Г., Дерябиным В.И., Тупицыным Ф.А., Кривощековым Я.А. и др., преследовала цели: 1. Ускорить темпы культурно-экономического подъема края. 2. Создать свою национальную культуру, литературу, восстановить язык. 3. Освободиться из-под влияния русских, задерживающих возрождение края непосильными налогами и госзаданиями. 4. Создать национальные кадры для управления краем. 5. Присоединиться к Коми области, которая имеет крепкую культурно-экономическую базу и даст необходимую поддержку. 6. В случае расхождения идей с Москвой, выбрать удобный момент и вместе с зырянами присоединиться к родственной Финляндии, создав сильную финно-угорскую федерацию»[4, л.302]. Форма достижения цели: вооруженное восстание. Оно якобы было намечено на 1 января 1932 г. Сигнал: пожар в театре, захват военкомата и окротдела НКВД для овладения оружием. Однако из-за малочисленности организации и недостатка оружия начало переносилось дважды…»[4,л.278-280]. Организация состояла из законспирированных повстанческих групп: Ёгвинской, Кудымкарской, Юсьвинской, Кочёвской и др. Ёгвинская группа ликвидирована в 1932г. численностью 120 чел., в т. ч. 25 кулаков, 69 середняков, 20 бедняков и 6 прочих. Из 25 кулаков привлечено 17, остальные в розыске. Привлечен Лихачёв Н.Ф. – краснознаменец. Кудымкарская группа в составе 7 чел. разоблачена в 1933 г. Руководитель Распопов А.С. кулак, но член ВКПб. По Юсьвинской группе (руководитель Копылов Е.П.) из 60 чел. привлечены 12 чел. Кочёвский взвод (руководитель пред. РИК Кучевасов В.И.) состоял из 6 групп и насчитывал более 100 чел., привлечены 23»[4,л.209,292-297]. В конце ст. следователь Свердловского УНКВД Чусов докладывает: «Как видно из материалов, ряд лиц, проходивших по делу, в 1934 г. к ответственности привлечены не были… Дела Тараканова Ф.Г, Зубова А.Н., Дерябина В.И., Тупицына Ф.А., Контиева С.В., Радостева В.З. и др. (приложен список из 116 человек) выделены в отдельное производство для дальнейшей проверки и иных следственных действий… Никому из обвиняемых со свидетелем !!! Кузнецовым очных ставок не проводилось, (т.е., агента не открыли. А.К.) Нужных показаний обвиняемые не дали. Правда, Николай Вогулкин признался… (Но в чем?), что он расконспиировался, сознался шурину Гордееву Д.С. в том, что он тайный агент НКВД». (Ведь он давал подписку) [4. л.264,268].. (Узнать бы об этом Кузнецову!) Но стоило это Вогулкину 10 лет ИТЛ, и откуда он уже не вернулся.
Разночинец. По приезду в округ Кузнецов 20 апреля 1930 г. был принят на работу помощником таксатора по устройству ЛМЗ (леса местного значения), с 19 июля 1932 г. – главный окружной лесовед (вместо Никольского). С 1 мая 1933 г. он переведен в Кудымкарский леспромхоз счетоводом, позже оперативным учетчиком. С 1 сентября 1933 г. он переведен в Многопромсоюз конъюнктуристом и секретарем бюро цен, с 1 января 1934 г. переводится счетоводом в завод «Красный молот» (чугунолитейный), а 2 июня 1934 г. увольняется и уезжает в Свердловск»[17, с.225].. За 4 года меняет 5 мест работы и 4 квартиры. (По своей ли воле он это делает и с какой целью?) Как видно из следственного дела, Ф.Г. Тараканов, А.Н. Зубов, Ф.А. Тупицын упоминаются Кузнецовым как активные участники к/р организации. Что касается М. П. Лихачева, то дружить они не могли, поскольку он уехал в Москву в 1930 г. на редакционно-издательские курсы и творчеством занимался там, а вернулся в Кудымкар, когда Кузнецова уже не было. Однако за его творческим ростом он следил постоянно. Советовался об этом с А.Н. Зубовым, который якобы передавал ему произведения Лихачева[5,л.56]. Это могло дать повод формально отнести его к «участникам к/р террористической повстанческой организации в КПО». Выехал из Коми-Пермяцкого округа Н.И. Кузнецов в неполные 23 года. Не сложилась здесь его личная жизнь. То ли личные мотивы, то ли служебные нюансы не позволили им с женой связать судьбу. По словам бывшей жены Е.П. Чугаевой – медсестры окружной больницы, «…они крепко любили друг друга. Часто гуляли по селу, по набережной. Ходили в кино. Иногда Николай провожал её до Кувы, где жили её родители, подолгу беседовали с отцом». И вот развязка: 2 декабря1930 г. счастливая свадьба, а 4 марта 1931 г. – развод»[10]..Очевидно, виной этому стала Таисья Щупова – любовь по Талицкому техникуму, которая приехала в Кудымкар и вновь стала претендовать на сердце Николая»[18]. После регистрации брака Никонор становится Николаем, хотя отдельной регистрации смены имени в ЗАГСах не обнаружено[11]. «Кулик», он же «Ученый». Осенью 1930 г. в Кочёво у Н. Кузнецова состоялась встреча с оперуполномоченным Коми-Пермяцкого окротдела ОГПУ (Объединенное Государственное Политическое Управление) И.Ф. Овчинниковым. Он был удивлен, что недавно приехавший русский паренек свободно говорит по-пермяцки. Как пишет Т. Гладков, «… он завербовал Кузнецова, быстро поняв, что пусть и случайно, но попал на самородок» [13]. Подтверждает это и сам Овчинников[17,л.224]. Однако из архивных материалов следует, что под псевдонимом «Кулик» он стал доносить с 10 июня 1932 г.» [10]. Используя его хорошие руководящие способности, деятельность, самолюбие, склонность к авантюрам, сверхактивность, общительность, любопытство, переводят с одного места работы на другое. Работая в Коми-Пермяцком округе, переходя с одной работы на другую, он, очевидно, накапливал компрометирующий материал, который постепенно срабатывал после его выезда из округа. «Колонист». 2 июня 1934 г. Кузнецов экстренно увольняется и уезжает в Свердловск, оставив двух любимых женщин. В то время мама с семьей уже проживает в Свердловске. Николай (без аттестата!) поступил на заочное отделение Уральского индустриального института, по окончании которого получил диплом инженера. С 1934 г. он работает статистиком в тресте «Свердловсклес», с мая 1935 г. – расцеховщиком конструкторского бюро на Уралмаше, затем чертежником на В-Исетском заводе, а в феврале 1936 г. был уволен с него за прогулы. Но Кузнецов – спецагент под псевдонимом «Колонист» не сидел без дела. В центре военно-промышленного комплекса на «Уралмаше» было много иностранных специалистов. Здесь Николаю как никогда пригодилось великолепное знание немецкого языка, и имелись неограниченные возможности для языковой и иной практики. Он выявлял агентов иностранной разведки. Тут и наводка, и вербовка, и проверка, и установка. Заводил свою агентурную сеть[14]. В 1938 г. он неожиданно был арестован Свердловским НКВД и несколько месяцев провел в тюрьме. (Этот эпизод покрыт мраком). Оттуда его вызволяет довольно влиятельный знакомый, работающий Наркомом НКВД Коми республики М.Н. Журавлев, и Кузнецов уже в Республике Коми. Тот рекомендовал Николая в ГУ ГБ. Так он оказался в Москве в качестве инженера-испытателя Московского авиазавода № 22 по паспорту Р.В. Шмидт[14].. Работает в разведке по вербовке и перевербовке иностранных специалистов. Две судимости и два исключения из комсомола не позволили принять его кадровым сотрудником ГБ, но оформили как «особо засекреченного спецагента по ставке кадрового опера»[18]. Проверка результатов. Кузнецов постоянно интересовался событиями в округе. Знал, чем закончилось дело «контрреволюционной повстанческой организации» в августе1934 г. В течение месяца в 1936 г. в непринужденной обстановке он встречался с командированными в Свердловск С.А. Можаевым и С.Ф. Грибановым. Можно предположить, о чем они беседовали по вечерам. Кроме того, по словам бывшей жены Е.Чугаевой, они виделись последний раз с Николаем в 1938 г., когда он приезжал из Москвы в Кудымкар за документами[17,с.111,204]. То есть, держал руку на пульсе. Через 3 года после выезда Кузнецова из округа на всю мощь сработала заложенная им «мина замедленного действия», принесла людям большие страдания и унесла несколько сот жизней. Выделенные в 1934 г. в отдельное производство дела для «дальнейших следственных действий» нашли применение в ходе реализации приказа Наркома внутренних дел №00447 от 30 июля 1937 года[4;16, с.177]. В 1956 году в ходе прокурорской проверки, проводимой в рамках кампании «за восстановление норм социалистической законности», дело «контрреволюционной повстанческой организации», в т.ч. дела Тараканова, Зубова, Тупицына, Дерябина и других (всего 49 человек) было признано сфабрикованным сотрудниками НКВД. Проверка показала, что «показания свидетелей не могут служить основанием для обвинения арестованных по данному делу в принадлежности к контрреволюционной повстанческой организации». 30 мая 1956 года Постановлением Молотовского областного суда дело было прекращено…. «за отсутствием состава преступления». Все проходившие по этому делу были реабилитированы[12,л.92;16,с.180].. Но… поздно. Некоторые размышления. 1930-е годы, годы коллективизации, были временем поощрения доносительства. Писали жалобы Сталину, Калинину, Кагановичу…, писали в органы НКВД–ОГПУ. Писали «инициативные» письма и «под давлением обстоятельств». И если из Москвы письма для проверки возвращались в местные партийные и советские органы, то органы милиции сразу начинали следственную проверку под протокол. Даже если факты не подтверждались, то эти документы могли быть использованы в любом удобном случае, даже через несколько лет[15,с.297]. В округе Кузнецов был официально оформленным «тайным агентом ОГПУ». Он якобы внедрился в «контрреволюционную националистическую повстанческую организацию» (которая фактически не существовала), и докладывал в окротдел ОГПУ все, что, по его мнению, могло «нанести вред новому советскому строю» [10]. Он не чувствовал себя «стукачом», а считал созидателем нового общества, строителем лучшего в мире социального строя[18]. Верил ли он, сомневался ли, что разоблачает классового врага? Наверно, не верил. Ведь окружали его вполне мирные, даже близкие люди. На наш взгляд, его поступки как тайного агента ОГПУ в округе, (даже под давлением обстоятельств), люди должны считать непростительными. Ибо пострадали от этого сотни ни в чем не повинных людей, был уничтожен цвет коми-пермяцкой интеллигенции. Страх от этого до сих пор глубоко сидит в немногочисленном коми-пермяцком народе. Другое дело, в годы ВОВ в тылу реального врага, где он, рискуя жизнью, действовал геройски и лично ликвидировал 11 высокопоставленных чиновников оккупационных властей гитлеровской Германии. За это он заслуженно получил звание Героя Советского Союза» [20]. Так же, рискуя жизнью, поступали Герои-коми-пермяки.
Источники
Литература
| |
Просмотров: 402 | | |
Всего комментариев: 0 | |