27 января исполнился 71 год со Дня полного освобождения советскими войсками города Ленинграда от его блокады немецко-фашистскими войсками. Для современного мира 71 год – целая эпоха. Но, сколько бы лет, ни прошло, для всех нас подвиг ветеранов, ленинградцев останется образцом мужества и стойкости. В этот день мы побывали у единственной блокадницы, которая живет в Кудымкаре – 82- летней Клавдии Коноваловой. Несмотря на горечь блокадных лет, в этот день она испытывает и положительные эмоции, ведь то печальное время позади.
Несмотря на почтенный возраст, Клавдия Павловна полна сил и с искренней радостью встречает гостей – Александру Баженову, председателя городского совета ветеранов и Владимира Бражкина, заместителя главы города. На вопрос Александры Афанасьевны, что снилось Клавдии Павловне, она говорит, что ничего – не могла заснуть. По словам женщины, с приближением памятной даты становится тяжело – ухудшается здоровье. По телевизору показывают передачи о блокадном городе — герое, и воспоминания оживают сами собой.
– Когда война кончилась, было трудно, — вспоминает блокадница. – Но мы говорили, пусть будет только черный хлеб, но не будет войны. – А сейчас, когда вижу, что творится в Донецке и Мариуполе, переживаю и беспокоюсь о людях, которые живут там.
В начале Великой Отечественной войны отец Клавдии Павловны ушел на фронт, а она осталась с бабушкой в окрестностях Ленинграда – в селе Калищи. Мать женщины умерла, когда Клавдии не было и двух лет. До фронта было всего 6 километров.
– Нас часто бомбили, — говорит она. – О приближении самолета мы узнавали по звуку. Рядом с каждым домом была землянка, а спали мы в одежде. Когда начались бои, то в 1942 году нас эвакуировали в Омскую область, а перевезти разрешили всего лишь по 50 килограмм на человека.
Особым остается отношение и к хлебу. Всего лишь 125 грамм хлеба в сутки получали дети, служащие и иждивенцы в самые суровые дни Блокады.
– Одна женщина, которая переехала из Кронштадта в Калищи, имея двоих детей, не могла получить продуктовую карточку, – говорит Клавдия Павловна. – Так получилось, что при переезде она оставила все документы в Кронштадте.
Она ушла за карточками, и не вернулась. Дочь очень ждала, мать, но, не дождавшись, умерла. Ее тело долго лежало в чулане, потому что не было сил хоронить.
– Нашей семье, чтобы не пропасть с голоду, приходилось менять платья на картошку.
Война унесла и бабушку Клавдии Павловны. По словам женщины, сердце бабушки не выдержало всех переживаний. Блокадница радуется тому, что бабушка научила ее вязать. Этим мастерством пенсионерка увлекается по сей день. Причем ее работы, весьма замысловаты – не каждая молодая девушка сможет связать ажурные салфетки из нескольких видов ниток.
– Когда я заканчиваю вязание, то всегда целую крючок и благодарю бабушку за то, что она научила меня вязать, – со слезами на глазах говорит женщина.
Так получилось, что война разбросала родственников Клавдии Павловны по всей стране, но, несмотря на это, она поддерживает со всеми связь. Тем более, что у нее богатые фотоальбомы, где запечатлена вся ее семья. После окончания войны отец перевез семью в родное село, после чего Клавдия Павловна окончила Ленинградский финансовый техникум и оказалась по распределению в Коми округе. В п. Гайны она работала в Сберкассе, позже в Кудымкаре в Сбербанке №729 до самой пенсии. На груди более десятка наград, но самой ценной остается знак «Жителю блокадного Ленинграда». Радует ее и то, что в этот особый день ее не забывают и приходят навестить. Владимир Бражкин пожелал здоровья и радости, отметив, что блокадникам было непросто выжить в условиях того времени. А Александра Баженова гордится, что в Кудымкаре есть жительница блокадного Ленинграда.
– Я горжусь, что с ее слов можно узнать о том, как выживали дети блокадного Ленинграда, — подчеркнула председатель городского совета ветеранов.
Клавдия Павловна была растрогана.
– Мне приятно, что вы пришли, поздравили меня и произнесли столько добрых слов, — сказала она. – Спасибо вам.
Хочется лишь присоединиться ко всем поздравлениям и пожелать крепкого здоровья Клавдии Павловне.
27 января памятная, радостная и одновременно трагическая дата в истории нашей страны – 75-летилетие со дня снятия блокады Ленинграда. Из учебников истории мы знаем, что осаждённый врагом город без малого 900 дней держался, невзирая на голод, холод и лишения. Но это в книжках. А есть ли живые свидетели ленинградской блокады среди нас? В Кудымкаре и двух районах округа – есть. Единственная блокадница, которая сохранила в памяти воспоминания тех далёких трагических дней.
Есть участники войны, воевавшие на Ленинградском фронте – в деревнях Порошево Косинского района и Крохалёво Юсьвинского района.
В Кудымкаре живёт Клавдия Павловна Коновалова, которую маленькой девочкой эвакуировали из Ленинграда в глубокий тыл. Волею судеб она оказалась в нашем городе, и благодаря этому мы имеем возможность из первых уст узнать, что такое ленинградская блокада, каково приходилось ленинградцам в тылу, как сложились их дальнейшие судьбы.
В семье Коноваловых, кроме отца и мачехи, была ещё бабушка и трое девочек: Женечка – родилась в 1941 году, Клавдия и Нина.
Из довоенных воспоминаний Клавдии Павловны остались яркие картины, связанные с бабушкой и огромным сундуком.
Бабушкин сундук
– Бабушка перенесла в 1933 году голод, и она всегда сушила картофельную шелуху. Она её хранила на чердаке в большом сундуке. Жили нелегко, поэтому каждый год брали поросёнка, и весь этот сундук шелухи уходил ему на корм. А осенью в Копорье покупали яблоки и держали в сундуке яблоки в этой шелухе. Бабушка была такая умница! – вспоминает Клавдия Павловна. – Наша деревня Калищи была в 80 км от линии фронта, в зоне блокадного Ленинграда. Позже фронт уже был в шести километрах от нас, на реке Воронке. Сейчас на этом месте мемориал – Берег мужественных. Каждый год, когда приезжали в Ленинград, мы обязательно ходили туда.
Первые дни войны
– Помню первые дни войны, – продолжает Клавдия Павловна. – Лето было жаркое. Немец постоянно бомбил. Возле каждого дома была землянка, чтоб в ней прятаться. Дома были в одежде, не раздевались, чтоб в любой момент быть готовыми выскочить в землянку. Когда началась война, было страшно. А потом привыкли и даже по звуку определяли, чьи самолёты летят – фашисты или наши.
О еде
Когда мама работала в леспромхозе, не там, где фронт проходил, а ближе, в тылу, им на работе давали в котелках бурду – мучную воду. Она вроде воды, которая после варки пельменей остаётся. Но после пельменей хоть жир плавает, а тут вода, мука – и всё. В Калищах ели лебеду – бабушка лепёшки делала. Ещё полевой хвощ.
– Здесь полевой хвощ – пистики готовят, а там почему-то нет. Мы их собирали, чистили и ели сырыми, – добавляет собеседница. – Даже не помню, когда в Калищах хлеб начали выдавать по норме. Выдавали по 125 граммов. А запасов у нас никаких не было. Кушать хотелось очень. Бывало, у нас собирались девочки. Мы сидели у чугунной печки, грелись и только говорили, что, если была бы за 5 километров буханка хлеба, мы бы побежали за ней, хоть и не могли. Хотелось кушать.
Бабушка научила всех вязать. Буквально заставляла детишек: клубки даст, крючки. И вот эту плетёнку плели, плели… Вот и сейчас до сих пор Клавдия Павловна вяжет: «Когда кто ко мне придёт, я обязательно дарю им салфеточки. Мне даже специальную шкатулку подарили: такую, чтобы я могла вязать».
Эвакуация
Бабушка была сердечница. Когда летом в 1942 году население стали эвакуировать, она не смогла этого перенести и умерла. Взрослых и детей эвакуировали в село Головырино Омской области. Взять с собой можно было только 50 килограммов вещей.
– Сначала нас переправили на барже по Ладожскому озеру, потом до Сибири ехали в товарняке – мама, годовалая Женечка. Мне было 10, сестре Нине – 15. Условий никаких, ни скамеек, ничего. Только солома на полу расстелена и буржуйка стояла. Её постоянно топили, она была раскалённая и всегда возле неё дежурил человек, следил, чтоб от этой печурки не было пожара, – вспоминает Клавдия Павловна. – Ехали долго. Когда поезд останавливался, все выходили в туалет и садились друг за дружкой, никого не стесняясь. В пути хотелось есть. Мама и набирала кипяток в большой чайник, чтоб поить нас. Понемногу какую-то еду давали.
Сибирь
Так добрались до Омской области. Сначала было очень тяжело. В эвакуации жили на квартире, хотя никому не хотелось принимать в квартиранты семью с тремя детьми. В Сибири дома – мазанки, потолка в них нет, сразу крыша и пол глиняный. Приходилось мазать этот пол:
– Берёшь глину, коровий навоз, чтоб был потемнее, позеленее. Разведёшь это и тряпочкой и мажешь пол, – рассказывает блокадница. – Сильно голодали. Мама почти всю одежду, которую взяли, обменяла на картошку и капусту, чтоб нас прокормить. Но мама была хозяйственной. Она купила телёнка, вырастила из него корову, и мы этим спасались. Потом она устроилась в пекарню. Там заведующая Ольга Журавская сразу сказала ей: «Не воруйте. Кусочек хлеба я вам дам». И она понемножку давала. Я бывала у мамы в пекарне. До сих пор помню стоявшие там огромные тестомешалки.
Потом она работала в колхозе, веяла зерно. И как-то женщины, которые с нами приехали из Ленинграда, стали брать понемножку, чтоб как-то себя прокормить. В один день маме подсказали, что их сегодня будут проверять. Так мама не помню, куда всё спрятала. За горсть зерна могли посадить. Многих посадили.
Победа
Радио не было, а почта работала. Собеседница уже и не помнит, как в то время получали новости с фронта, когда жили в эвакуации.
– Даже о Победе, наверное, кто-то с почты передал. Мы были настолько рады этому! Столько было радости, что вернёмся домой, столько было радости! В 1945 году папа вернулся с фронта, и мы вернулись на родину. Хотя первое время, когда отец вернулся, не очень хотелось ехать обратно, ведь мы жили неплохо, у нас уже была корова. Не хотелось возвращаться и снова голодать, – говорит Коновалова. – Когда мы вернулись на родину, дома нашего не было. Мама корову продала и на вырученные деньги купила дом. Снова устроилась в леспромхоз. Леспромхозовским жилось легче. Им выдавали обувь, одежду по талонам.
Отец
Все дети были очень рады встрече с отцом. Пусть и за время войны от него отвыкли. Бывало, до войны заболеют – а он бежит: «Доченька, доченька, доченька»! И после войны как-то Клавдия Павловна на лыжах каталась, повредила ногу, отец ласково: «Доченька!». А ей уж противно…
– Отец даже стеснялся при нас общаться с мамой, всё-таки она была неродная. Я порой думаю, что со слезами думаю: «Надо было подойти, обнять её за плечи…», – считает женщина.
Женечка
Сестра Женечка после пятого или шестого класса пошла работать в воинскую часть. И на этом её образование закончилось. Её воинскую часть перебросили в Калининградскую область. Там она вышла замуж, но потом вернулась на родину в Калищи, в Сосновый Бор. Муж был из Тюмени, и потом они переехали к нему на родину.
Карьера
Клавдия училась в школе, сначала в вечерней, потому что в основной школа размещался госпиталь, потом в дневной. В 1949 году закончила школу, а в 1952 году – Ленинградский кредитно-финансовый техникум. Училась неплохо, так что ей даже разрешали остаться в Ленинграде. Но она предпочла шумной северной столице промышленный город Молотов – так в то время называлась Пермь. В Молотовскую область поехали вшестером. Коновалову направили сначала в Молотов. Оттуда – в Кудымкар. Окружное управление сберкасс направило её в Гайны, где Клавдия Павловна проработала до 1954 года, до сих пор вспоминая командировки в Керос, хор, в котором пела в Гайнах.
Потом её перевели в Кудымкар, где Коновалова трудилась до пенсии главным бухгалтером. Была на хорошем счету. Свидетельство тому – множество грамот, благодарностей, награды, в том числе звание «отличник Госбанка» и свидетельство о трудовой доблести. Её фотография висела на областной Доске почёта.
Родня
Супруг работал лётчиком-наблюдателем, у него тоже очень много наград и почётных грамот. В Тюмени и Петербурге живут внучатые племянники, с которыми наша героиня общается по телефону, по скайпу.
Вырванные из жизни
75 лет со дня снятия блокады Ленинграда:
помним и до сих пор содрогаемся
Анна КАЛИНИНА.
Дата 27 января 1944 года навсегда останется в памяти русского человека – это день полного освобождения Ленинграда от блокады.
НО С ОСОБЫМ ТРЕПЕТОМ отмечают этот день те, кому судьба предписала пережить 872 дня бомбёжек, голода, смертей, отчаяния и надежды. Это было время, когда в зашторенных, промёрзших квартирах умирали дети и взрослые. Когда краюшка хлеба была дороже всего на свете. Когда город, несмотря ни на что, клялся, что враг не пройдёт.
Людей, которые сегодня могут рассказать нам о днях блокады, с каждым годом становится всё меньше. И поэтому любое их свидетельство сейчас на вес золота.
Скелеты в форме
«О ДОРОГЕ ЖИЗНИ Я УЗНАЛА,когда в наш госпиталь привезли не раненых, но совершенно неподвижных людей – скелетов. На носилках лежали в военном обмундировании дети – мальчишки 14-15 лет (суворовцы или нахимовцы). С носилок мы брали их на руки и опускали в ванну с тёплой водой. Некоторые, а их было четверо, на моих руках умерли. Кожа, особенно нижняя часть туловища, была покрыта сплошной коростой. От поносов, пролежней и вшей. Мы плакали, когда, доехав до Урала, мальчики погибали на наших руках».
Так писала в своих воспоминаниях об эвакуированных жителях блокадного Ленинграда и бойцах Советской армии, раненых при обороне города, которые лечились в госпиталях Молотова (Перми), Муза Леонидовна Ворон. В годы войны она работала в госпитале № 5938, располагавшемся в микрорайоне Висим, в здании школы (Государственный архив ПК. Ф.р-1696. Оп. 1. Д. 625).
«Окрепшие ребята потом рассказывали: от Ленинграда до Молотова их везли поездом, в вагонах было очень тесно, кто-то умирал. Не хватало воздуха, стояла вонь от умерших. Те, у кого были силы, выкидывали умерших, – писала Муза Ворон дальше. – Помню, привезли к нам 27 моряков-пехотинцев. Это были скелеты, одетые в чёрную морскую форму… Единственное, что у них было ещё в силе, – это глотка: голос. Они требовали, чтобы их не разлучали. И когда подходили к носилкам какого-то моряка, чтобы переправить в другой госпиталь, они кричали: «Полундра!». Рослые, красивые парни, почти недвижимые. Рёбра, обтянутые кожей, большие лбы и огромные голодные глаза.
Боже! Эти глаза я на всю жизнь запомнила. Я была медсестрой в этой палате. Надо было кормить, а это риск – еда была не очень пригодна для кормления таких дистрофиков. Но всё-таки питание им было обеспечено. Тяжело было видеть мольбу в глазах: «Дай еды!». Мы уговаривали моряков, чтобы они потерпели до следующего кормления. Разумом они понимали необходимость этого. Из них умерли двое, так и не насытив организм едой… Были и гражданские блокадники с тяжёлой дистрофией. Они лежали в гражданских больницах, где тоже не все выживали. Я видела рано утром, как в пищеблок Грачёвской больницы зашёл один из блокадников – инженер. Он съел картофельные очистки из ведра и умер. Ему было 40 лет».
Стакан чаяи «ворошиловская каша»
ЭВАКУАЦИЯ НАСЕЛЕНИЯ ИЗ ЛЕНИНГРАДА началась 29 июня и продолжалась до 6 сентября 1941 г. За это время в восточные регионы Советского Союза эвакуировали 706 283 человека – это почти 22% населения Ленинграда. Такие цифры приводит в своей статье к.и.н., доцент кафедры государственного управления и истории ПНИПУ Михаил Нечаев.
В годы войны Пермский край (тогда – Молотовская обл.) принял сотни тысяч эвакуированных ленинградцев. Несмотря на то, что местные жители голодали, они всячески старались помочь прибывшим.
«Голод пермяки переносили стойко и мужественно. И делились, чем могли, – пишет в воспоминаниях о том времени Муза Ворон. – Голодали все медработники в госпиталях, падали в обморок. Стакан сладкого чая приводил в сознание, ведь нельзя распускаться – от тебя ждут помощи раненые. На одного врача было 100-120 раненых. Хирурги не отходили от операционного стола по 8-10 часов. Теряли сознание на миг – и вновь требовали от себя: выдержать. Особенно тяжёлыми были зима-весна 1942 года. В госпитале № 3148 на территории Грачёвской больницы был морг. Туда привозили умерших, в том числе рабочих завода имени Молотова, которые умерли у станка. Только весной 1943 года, с приездом Ворошилова, было увеличено питание рабочих завода. «Ворошиловская каша» спасла тогда жизнь многих: 600 граммов каши, выносить которую не разрешали, давали каждому рабочему. На заводе перестали умирать от голода».
Что будет,то и будет
КЛАВДИЯ ПАВЛОВНА КОНОВАЛОВА живёт в Кудымкаре. Когда началась война, ей было девять лет.
- Мы жили в селе Калищи, что под Ленинградом, – рассказывает она. – Лето 41-го было жаркое, мы на речку ходили, купались. Когда началась война, стали бомбить наше село – тут ведь была железнодорожная станция. Мы растерялись. Бабушка взяла меня за руку, и мы побежали к старой деревне, под мостом спрятались. Поначалу, конечно, страшно было, а потом привыкли. Когда начиналась бомбёжка, мы даже знали, какие наши самолёты, а какие – немецкие. Фронт был в шести километрах от нас, бомбили часто. Но мы уже никуда не бегали, чтобы укрыться. У каждого дома была землянка – там все и прятались. Правда, приходилось спать в одежде. Окна были заклеены газетами, жили в темноте. Бабушка всегда говорила так: что будет, то и будет.
Кстати, чтобы уберечь от бомбёжек, она увезла нас, внуков, в Ленинград. Но вскоре папа позвонил и сказал, чтобы мы возвращались.
Было голодно. Хлеба давали по 125 граммов, у нас запасов никаких не было. Но наша бабушка – умница. Она перенесла голод в 33-м году, и знала, как выжить. Стала сушить картофельную шелуху. Помню, на чердаке стоял большой сундук с этой шелухой.
Мои подружки часто приходили к нам домой, и мы говорили: «Вот была бы за 5 километров буханка хлеба – мы бы побежали». Так хотелось кушать. Чтобы отвлечь нас от мыслей о еде, бабушка учила вязать: клубки даст, крючки. И мы плели плетёнку.
Время не вернуть
- ПОСКОЛЬКУ ФРОНТ БЫЛ БЛИЗКО,нас должны были эвакуировать. Бабушка, узнав об этом, не выдержала – умерла. Она была сердечница, – продолжает вспоминать Клавдия Павловна. – Сказали, чтобы мы взяли с собой по 50 кг груза на человека. Мне тогда было 10, сестре – 15, младшей, Женечке, – годик. Папа на фронте был. Эвакуировали нас в Омскую область, в июле-августе 42-го. Сначала везли на барже по Ладожскому озеру, а потом – в товарнике. Скамеек не было. Только солома на полу. Как прибыли, поселились на квартире. Мама меняла одежду, которую мы взяли с собой, на картошку. А потом она начала работать в колхозе – веяла зерно. Женщины, которые приехали с нами из Ленинграда, стали понемножку брать это зерно. Мама – тоже. Но в какой-то день ей подсказали, что сегодня будут проверки. И мама спрятала его куда-то. Ей повезло. Многих тогда посадили за горсть зерна. Мама была хозяйственная – купила корову. Этим и спасались. Потом она устроилась в пекарню. Заведующая говорила: не воруйте, кусочек хлеба я вам дам. И давала.
Кстати, мама была мне не родная. Моя – умерла, когда мне было год и четыре месяца. Она была из интеллигенции – работала на почте делопроизводителем. Папа – начальником отделения связи. После возвращения с фронта (он прошёл всю войну) работал там до пенсии.
Когда нам сказали о Победе, больше всего мы обрадовались тому, что сможем вернуться домой. За нами приехал папа. Конечно, мы были рады ему. Но уже отвыкли от заботы и ласки. До войны, помню, заболеешь – он бежит: «Доченька, доченька…». Тёплые были отношения. Как-то после войны покаталась на лыжах и слегла. И он вроде так же ко мне с любовью – «доченька». А мне уже не по себе. Уже потом, когда окончила техникум, приезжала домой, привозила подарки. Сейчас анализирую – почему так? И маму не родную вспоминаю – стеснялась её. А ведь надо было просто подойти, обнять её за плечи. И с папой – так же. Часто вспоминаю, что сделала война, и слезы просто текут. Но время уже не вернуть…
Надо учиться, дочка…
- ПОСЛЕ ВОЙНЫ, В 1952 ГОДУ,окончила Ленинградский финансово-кредитный техникум. С детства помню, как папа всегда говорил: «Надо учиться, дочка, техникум закончить». Хоть и трудно было, училась неплохо, и мне можно было даже в Ленинграде остаться. Но мы с подругами считали, что надо ехать в Молотов – промышленный город. И шестеро человек поехали в Молотовскую область. Направили меня сначала в Молотов, оттуда – в Кудымкар. Из Кудымкара (там уже было окружное управление сберкасс) направили в Гайны. Там я работала в сберкассе. Затем снова перевели в Кудымкар, где проработала до пенсии.
ДЛЯ СПРАВКИ: Верещагинский район в годы войны принял детей и взрослых, эвакуированных из Ленинграда. Во второй половине 1942 г. Ленинград занимал восьмое место по количеству эвакуированных и размещённых людей в Молотовской (Пермской) области. Всего за время войны Пермский эвакопункт обслужил 1 382 эшелона с эвакуированными – почти 1 млн. 416 тыс. человек, в том числе – более 379 тыс. ленинградцев. Приток эвакуированных из Ленинграда в Молотовскую область происходил главным образом за счёт эвакуированных детских учреждений, в том числе – интерната для детей ленинградских писателей. Всего в Молотовскую область было перебазировано 243 детских учреждения, в которых воспитывалась почти 21 тысяча детей, эвакуированных из прифронтовых районов.
Источник: «Аргументы и факты. Прикамье», № 4 от 23.01.2019 г.
Фото из архива Коми-Пермяцкого округа.
